Рациональность - одно из важнейших понятий философии морали, как и других разделов философского знания. Столь же значимо это понятие для общественных наук, особенно для политологии, социологии и психологии. Совершенно исключительное место занимает оно в психиатрии. Философы и другие исследователи всегда свободно обращались с понятием рациональности, считая его совершенно ясным и прозрачным, но в действительности оно таит в себе много смутного и неопределенного. Характерное для нашего времени пренебрежительное отношение к рациональности обусловлено, главным образом, этой неопределенностью, произволом в употреблении данного понятия. Выявление точного смысла рациональности имеет значение, конечно, не только для правильного понимания морали, однако здесь я ограничусь обсуждением лишь тех аспектов рациональности, которые так или иначе связаны с моралью. Рациональность, подобно моральности, является по преимуществу характеристикой поступков. Очень важно проводить различие между рациональными и иррациональными поступками. За иррациональными действиями стоят иррациональные убеждения и желания, то есть иррациональная личность. Далее речь будет идти, главным образом, об убеждениях и желаниях, однако я кратко затрону также проблему различения рациональной и иррациональной личностей. Со времен Фрейда сохраняется мнение, согласно которому указанное различие обусловлено лишь степенью проявления одного и того же качества - рациональности. Все мы время от времени ведем себя иррационально. Но для того, чтобы признать кого-то "иррациональной личностью", необходимо, чтобы иррациональность его поступков превзошла определенную меру.
Существенной чертой поступков, которые я называю иррациональными, или рационально запрещенными (rationally prohibited), является то, что практически никто не стал бы поддерживать людей, намеренных совершить эти поступки; напротив, их постарались бы убедить не поступать подобным образом. Такие действия не всегда называют иррациональными, чаще в этих случаях используют эпитеты вроде "сумасбродный", "идиотский", "бестолковый", "глупый" и т.п. Авторы рационалистических концепций (например, Платон, Гоббс, Кант), при всех расхождениях между ними, в том числе относительно самого понятия разума, сходятся в том, что разуму всегда должно подчиняться. Я также полагаю, что никогда не следует действовать вопреки разуму, и что если некий предполагаемый поступок верно определен как иррациональный, то отсюда вытекает нежелательность его совершения. Понятие иррациональности очень важно, поскольку оно и дескриптивное, и нормативное одновременно, благодаря чему становится возможным переход от описания к предписанию.
В свое время я привычно употреблял выражение "запрещено разумом" в качестве эквивалента иррациональности. Но потом я перестал использовать этот словесный оборот, потому что он провоцирует представление о разуме как некоем устройстве, способном выдавать команды и запреты. Платон, Гоббс, Кант, - все они именно так и понимают эту человеческую способность, это понимание органически входит в состав их теорий, и если бы они захотели изменить данную трактовку разума, им пришлось бы тотально переработать свои теории (исключая, может быть, концепцию Гоббса). Говоря о рациональности и иррациональности, мы на самом деле не имеем в виду какие-то особые свойства человеческой природы, а выражаем свои нормативные суждения по поводу тех или иных человеческих действий.
Иррациональность - более фундаментальное нормативное понятие, чем рациональность. Назвать поступок иррациональным - значит заявить, что его не следует совершать; если же поступок квалифицирован в качестве рационального, то отсюда еще не следует, что его обязательно нужно совершить, поскольку возможны две (или больше) рациональные альтернативы. Несомненно, каждый человек в любом случае должен действовать рационально, но отсюда вытекает только то, что никто и никогда не должен производить иррациональных действий, а вовсе не то, что любая рациональная перспектива должна быть реализована. Если же у меня есть сомнения относительно того, рационален или иррационален данный акт, я скорее назову его рациональным. При этом вполне возможно, что рациональными я буду считать такие действия, которые другие люди предпочли бы назвать иррациональными. Это расхождение, вообще говоря, малосущественно, если только кто-то не сочтет, что любая уступка другим иррациональна. Главное для меня - не зачислить в класс иррациональных такой поступок, который кто-либо другой считает рациональным.
Слово "рациональный" я буду применять к кому-либо только в том случае, если к нему же в принципе можно было бы отнести и слово "иррациональный". Новорожденные дети и большинство животных ни рациональны, ни иррациональны. Если мы все-таки говорим об их поведении как рациональном или иррациональном, то только потому, что оно имеет сходство с поведением тех, к кому мы, безусловно, прилагаем указанные определения, то есть взрослых людей. Однако было бы слишком большим упрощением полагать, будто класс рациональных и иррациональных существ совпадает с классом всех взрослых людей. Ведь тогда пришлось бы исключить отсюда детей старшего возраста, чьи действия мы нередко вполне обоснованно называем рациональными или иррациональными, и включить таких взрослых, чье умственное развитие не позволяет характеризовать их поведение в указанных терминах. Гоббс предлагал отнести к данному классу всех тех, кто способен понимать человеческую речь. Может быть, это и правильно, однако я предпочел бы выделить этот класс по критериям, имеющим отношение к морали.
Человек, полагающий, что он стеклянный и может легко разбиться, достаточно разумен для того, чтобы его можно было назвать иррациональным. Действительно, у него есть знание о стекле как особом веществе, которое легко разбивается, а наличие у человека общих знаний такого рода свидетельствует о его разумности в определенных пределах и тем самым является необходимым предварительным условием для моральной вменяемости данного субъекта. Отсюда следует несколько парадоксальный вывод о том, что человек, чтобы быть иррациональным, должен обладать определенным знанием и интеллектом, хотя бы на каком-то минимальном уровне.
Иррациональным я называю убеждение только в том случае, если:
Убеждение иррационально тогда и только тогда, когда субъект держится за него, игнорируя огромное количество противоречащих ему фактов. Иррациональные убеждения (если исключить экстраординарные ситуации) ложны, но они не просто ложны, это - явно ложные убеждения, свойственные человеку, знания и интеллект которого достаточны для понимания их ложности. Подобные убеждения я считаю иррациональными потому, что они обычно приводят к иррациональным поступкам.
Иррациональность - это весьма сильная характеристика убеждения, намного более сильная, нежели ошибочность. Существует много ошибочных мнений, которые никому в голову не придет назвать иррациональными. Например, ошибочно полагать, будто Освальд не участвовал в покушении на президента Кеннеди. Но это мнение все же не иррационально. Иррациональным было бы отрицание самого факта убийства Кеннеди. Чем же различаются эти два убеждения? Это трудно точно сформулировать, однако такое различие, конечно, имеется. Сомнение относительно участия Освальда в убийстве может иметь под собой некоторые рациональные основания, отрицание же убийства президента подобных оснований не имеет. Разумеется все эти рассуждения имеют силу лишь при наличии некоторых явно принятых предпосылок. Говоря о каком-то иррациональном убеждении, я исхожу из того, что существует определенная группа людей, для которых разделить данное убеждение было бы иррациональным. В случае с убийством Кеннеди такую группу составляет взрослое население Америки 60-х годов. Для какого нибудь жителя Китая не было бы иррациональным поверить, что Кеннеди не убили, а что вся эта история была сфабрикована. Вера взрослого человека в Санта Клауса иррациональна, а для детей она не иррациональна. Вообще, прежде чем говорить об иррациональных убеждениях, надо выяснить, какая группа людей имеется в виду. В данном случае, рассуждая о рациональных аспектах морали, я выделяю особую категорию людей - высокообразованных интеллектуалов, например, читателей этой книги, у которых имеются свои критерии рациональности и иррациональности.
Однако когда идет речь об иррациональных убеждениях, надо иметь в виду всех без исключения субъектов морали. Если я утверждаю, что те или иные моральные убеждения производны от разума, то это заявление обретает смысл лишь при условии, что субъект морали обладает разумом. Таким образом, иррациональными убеждениями я буду называть те, которые считают таковыми личность, чьи знания и интеллектуальное развитие достаточны для понимания и принятия моральных норм и для того, чтобы самой быть объектом моральной оценки.
Есть несколько положений, которые счел бы иррациональными всякий, кто принадлежит к весьма широкому классу подобных личностей. Некоторые положения такого рода выдвинуты философами-скептиками специально для того, чтобы побудить нас критически относиться к суждениям здравого смысла. Тот же, кто примет на веру эти положения скептиков, тем самым проявит свою иррациональность. Речь идет о следующих тезисах: мы не можем знать, хотя бы с некоторой долей уверенности, что случится в будущем; мы не можем знать, каким будет результат нашего действия; мы не можем ничего знать о мире вне наших непосредственных ощущений; мы не можем даже знать, существует ли такой мир; в частности, мы не можем знать, существуют ли другие люди. Любой человек, обладающий знаниями и интеллектом, достаточными для того, чтобы подлежать моральному суду, был бы признан иррациональной личностью, если бы принял за истину любое из перечисленных положений. Важно отметить, что в этом перечне иррациональных верований нет ни одного, которое хотя бы в малейшей степени приближалось к истинному убеждению, то есть повлияло бы на чьи-нибудь поступки.
Но иррациональны не только положения скептиков, иррационально также верить, будто можно знать все, что должно произойти. Даже если человек верит в детерминизм, все ровно для него было бы иррациональным полагать, будто кто-то может предвидеть все последствия некоторого поступка. Иррационально верить, будто ктото знает в точности, какое влияние окажет на него некоторый морально значимый поступок, будет ли он испытывать, например, чувство вины, стыда или раскаяния, скажется ли это на его репутации. Столь же иррациональна вера в то, будто возможно полное знание о воздействии этого поступка на других людей. Тем не менее философы, обсуждая моральные проблемы, нередко исходят из подобного иррационального убеждения. Они рассматривают поступок вместе с его последствиями, неявно предполагая, будто эти последствия самоочевидны. В этом кроется одна из причин тех странных и нелепых выводов, к которым они часто приходят. Верить в то, будто можно знать все, столь же иррационально, как и полагать, будто нельзя знать ничего.
Любое убеждение, не являющееся иррациональным для достаточно интеллектуального человека, способного быть морально вменяемым субъектом, я буду называть рациональным убеждением. Ясно, что не все рациональные убеждения равнозначны. Некоторые из них таковы, что всякий отвергающий их должен быть признан иррациональной личностью. Такого рода убеждения я называю рационально необходимыми (rationally required). Сюда можно отнести, в частности, "всеобщее убеждение" (general belief), то есть такое, которое не привязано к какой-либо конкретной личности, группе, или к какому-то определенному месту и времени. Примером такого всеобщего убеждения является то, согласно которому перечисленные выше тезисы скептицизма ошибочны. Существует простое логическое соотношение между иррациональными (или рационально запрещенными) и рационально необходимыми убеждениями. Если некоторое положение рационально необходимо, то полагать его ложным рационально запрещено, или иррационально. Если же данное положение рационально запрещено, то полагать его ложным рационально необходимо.
Еще одна разновидность рационально необходимого суждения - это суждение от первого лица: то есть о самом себе. Впрочем, большинство суждений о себе, сомневаться в которых было бы иррациональным для индивида, являются всего лишь рационально допустимыми суждениями, поскольку для других лиц не было бы иррациональным отрицать их по отношению к себе. Поэтому я имею здесь в виду только те суждения от первого лица, которые любой разумный человек обязан принять в качестве рационально необходимых. Например: "я смертен", "я способен страдать", "я могу быть искалеченным", "меня могут лишить свободы", "меня могут лишить удовольствий", "я знаю кое-что, но не все". Поскольку рационально необходимые убеждения должны приниматься всеми разумными людьми, ясно, что лишь малое число рациональных убеждений являются рационально необходимыми.
Рационально необходимые суждения от первого лица могут быть обобщены. Эта операция порождает соответствующий ряд столь же необходимых всеобщих (общезначимых) суждений. Приведу некоторые из них: люди смертны, любой человек может быть лишен жизни другими людьми и обычно он не хочет, чтобы его убивали; один человек может прочинить страдание другому или искалечить его, и обычно люди не хотят, чтобы с ними так поступали; люди, как правило, хотят свободно удовлетворять свои желания, но они могут быть лишены этой свободы; все стремятся к удовольствиям, но не каждому они доступны из-за препятствий, чинимых другими людьми; люди обладают ограниченным знанием, они знают кое-что, но не все. Поскольку я намерен основывать свое оправдание морали на рационально необходимых убеждениях, замечу, что эти убеждения не содержат никаких особых знаний и не привязаны к какому-либо времени и месту. Они должны быть приемлемыми для любой личности, достаточно разумной для того, чтобы быть субъектом морали, ибо нельзя судить о людях, исходя из такой моральной системы, которая основана на чуждых им убеждениях.
Не всегда рациональные положения являются рационально необходимыми. Есть ряд положений, которые я называю рационально допустимыми (rationally allowed), поскольку их нельзя причислить ни к иррациональным, ни к рационально необходимым. Большая часть человеческих убеждений, вероятно, относится к этому классу. Рационально допустимые убеждения это те, которые человек, достаточно разумный для того, чтобы быть субъектом морали, может признать либо истинными, либо ложными и при этом не выглядеть иррациональной личностью. Конечно, кто-то посчитает иррациональным то или иное суждение, которые я обозначаю как рационально допустимые. Так, для читателя этой книги было бы иррациональным верить, что Земля плоская. Тем не менее, я отнес бы данное убеждение к рационально допустимым, а не рационально запрещенным, ибо оно не воспринимается как иррациональное многими из тех, кто достаточно разумен, чтобы быть морально вменяемым.
В моем анализе рациональности главное место занимает действие. Именно к действиям, поступкам и относят обычно характеристики рациональности или иррациональности. Это не значит, что данные характеристики неприменимы к убеждениям. Но какие-либо убеждения я называю рациональными или иррациональными только потому, что они связаны с соответствующими действиями.
По Аристотелю, здоровье - это определенное человеческое качество, а все остальное, что именуется "здоровым", получает это определение лишь вследствие своей связи со здоровьем человека. Так, мы говорим о здоровом цвете лица, поскольку он свидетельствует о хорошем здоровье данного индивида; сам по себе, вне указанного отношения, цвет лица не может быть здоровым или нездоровым. То же самое можно сказать и относительно рациональных и иррациональных убеждений: они являются таковыми не сами по себе, а в качестве признаков определенных действий.
Юм более других философов запутал этот вопрос. Он полагал, что рациональность соотносится в первую очередь с убеждениями. По его мнению, поступки, рассмотренные в отрыве от убеждений, нельзя квалифицировать как рациональные или иррациональные; иррациональными следует считать действия, основанные на ошибочных убеждениях, рациональными - на истинных. "Я не вступлю в противоречие с разумом, - писал Юм, - и в том случае, если решусь безвозвратно погибнуть, чтобы предотвратить малейшую неприятность для какого-либо индейца, или вообще совершенно незнакомого мне лица. Столь же мало окажусь я в противоречии с разумом и тогда, когда предпочту несомненно меньшее благо большему и буду чувствовать к первому более горячую привязанность, чем ко второму". Согласно Юму, что бы человек ни делал, он поступает рационально, если его действие не основано на ошибочном утверждении. Совершенно очевидно, что такое понимание рациональности является не просто неточным, но совершенно ложным. Тем не менее, в несколько модифицированном виде позиция Юма находит поддержку у некоторых философов. Если вы спросите их: "Почему действие на основе истинных убеждений следует считать рациональным?", то они не ответят так, как сказал бы последовательный сторонник Юма: "Потому что такое действие как раз и является иррациональным, по определению". Они ответят несколько иначе: "Действие на основе истинных убеждений обычно приводит к максимальному удовлетворению желаний". Если вы далее спросите: "А почему рационально поступать так, чтобы максимально удовлетворить свои желания?", вы получите скорее всего, такой ответ: "Потому что все человеческие действия как раз и направлены на максимальное удовлетворение желаний". Этот ответ неверен, ибо есть люди, которые имеют иные стремления. Но наши оппоненты и здесь найдут возражение, они скажут: "Да, такие люди есть, но они сумасшедшие". В этом и состоит суть дела. Понимание рационального поступка как такого действия, которое основано на истинных убеждениях, становится возможным лишь потому, что предполагается, будто люди всегда действуют рационально. Если же признать, что люди могут действовать иррационально и не имея ложных убеждений, то определение рационального поступка человека через "истинное убеждение" станет невозможным.
Точка зрения, согласно которой признаком рационального действия является его сопряженность с максимальным удовлетворением желаний, есть наиболее распространенная модификация юмовского подхода. Следует, однако, заметить, что разум трактуется здесь совершенно не так как у Юма. По Юму, рациональность не связана с целью, любое желательное для субъекта действие может быть рациональным, необходимо лишь, чтобы это действие основывалось на истинных представлениях и убеждениях. Казалось бы, разница не велика: действует человек любым желательным для себя способом или ограничивает себя теми способами действия, которые ведут к максимальному удовлетворению желаний. Но на самом деле это различие носит принципиальный характер, ибо теперь рациональность обретает цель - максимальное удовлетворение желаний, и человек способен действовать вразрез с этой целью, даже если все его убеждения истинны. Рациональность, таким образом, уже не связывается с убеждениями, и рациональный поступок может быть определен без помощи понятия "истинные убеждения". Наличие истинных убеждений свидетельствует о рациональности лишь постольку, поскольку они способствуют достижению цели - максимально удовлетворить желания субъекта.
Может показаться, что при таком подходе рациональность рассматривается как характеристика только средств, цели же обусловлены желаниями. Это совершенно неверно, ибо именно рациональность требует максимального удовлетворения желаний. Юм говорил: "Разум есть и должен быть рабом аффектов и не может претендовать на какуюлибо другую должность (office), кроме служения и послушания им". Те же, кто модифицирует юмовскую теорию, полагают, что разум не может быть рабом каждого отдельного аффекта, он подчинен только системе аффектов. Между этими двумя позициями, как я уже говорил, существует огромное различие. Точка зрения Юма не имеет достаточных оснований, точка зрения его последователей чрезвычайно убедительна.
Согласно Юму, нет таких аффектов или желаний, на реализацию которых разум накладывает запрет. Последователи Юма уточняют: любое желание само по себе, действительно, не является рационально запрещенным (иррациональным), однако если его осуществление препятствует максимальному удовлетворению желаний, то оно подпадает в этом случае под рациональный запрет. Если же данное желание не противоречит какому-то другому, более важному желанию, то действие, направленное на его осуществление, нельзя считать иррациональным. При этом каждый индивид сам решает, какое желание является более важным. Рациональность служит только средством гармонизации наших желаний, каждое из которых, взятое само по себе, вне связи с другими желаниями, является рационально допустимым (то есть ни запрещенным, ни необходимым).
Одинаково допустимо, с точки зрения разума, пожелать съесть апельсин или не желать этого, захотеть пойти на концерт или предпочесть остаться дома. Иррациональным мы называем обычно то или иное действие лишь в том случае, если человек знает, что удовлетворяя свое желание, он тем самым приносит в жертву другое, более важное желание. Например, человеку нравится выпивать, но не нравится похмелье. Можно ли сказать, что он действует иррационально, поглощая спиртное? Это зависит от того, считает ли он свое желание избежать похмелья значительно более важным, чем желание выпить. Если он считает именно так, то, подчиняясь своему желанию выпить, он поступает иррационально; если же он так не считает, то его поступок не иррационален.
Понятно, однако, что в разные моменты жизни один и тот же человек по-разному оценивает важность тех или иных своих желаний. В какой-то момент удовольствие, получаемое от выпивки, значит для него больше, нежели желание избежать будущих неприятностей. На другой день он думает иначе. Получается, что квалификация некоторого поступка как рационального или иррационального зависит от легко меняющихся обстоятельств и намерений субъекта. Очевидно, взвешенное решение субъект может принять лишь в "момент трезвости", когда у него нет сильного желания выпить и он не страдает после выпивки. То, что он решает в этот момент, определяет его оценку своих будущих желаний и поступков. Если в таком спокойном состоянии он решит, что пьянка вполне стоит ее последствий, то его желание выпить не будет иррациональным. Однако обычно в подобные моменты желание не иметь неприятностей от пьянства люди ставят выше удовольствия, получаемого от спиртного, поэтому, поддаваясь искушению "зеленого змия", они как правило, поступают иррационально.
Эту модель можно применить и в других случаях. Подлинную ценность своих желаний человек устанавливает, условно говоря, в "момент трезвости", то есть будучи свободным от данных желаний и способным хладнокровно осмысливать их. То или иное желание можно считать иррациональным только при условии, что человек понимает (или должен понимать), что его поведение в соответствии с этим желанием помешает ему осуществить другое желание или комплекс желаний, которые он в момент спокойной рефлексии оценил как значительно более важные.
Зачисление некоторых желаний в класс иррациональных не есть акт произвола, для этого всегда имеются определенные основания. Это не значит, что можно составить список таких желаний, осуществление которых всегда иррационально: то, что представляется, на первый взгляд, безусловно иррациональным, в каких-то особых условиях выглядит вполне рационально. Если, например, кто-то хочет, чтобы ему отрезали руки, мы почти наверняка расценим это желание как иррациональное; но ведь не исключено, что он идет на ампутацию рук ради спасения своей жизни, а в таком случае его намерения рациональны. И все же я могу назвать ряд желаний, действовать ради удовлетворения которых было бы в ординарной ситуации иррационально для любого человека интеллект которого достаточен, чтобы сделать его субъектом морали. Этот ряд включает в себя: желание быть убитым, испытывать боль, быть искалеченным, или лишенным свободы, или лишенным удовольствий.
Если меня спросят, почему я называю эти желания иррациональными, я отвечу: потому что они таковы. Разве мы не считаем иррациональными действия людей, которые руководствуются каким-либо из перечисленных желаний просто оттого, что у них имеется такая склонность? Возможно, кому-то этот ответ покажется неубедительным. Тогда можно сказать иначе: указанные желания являются иррациональными потому, что человек с подобной склонностью действует (без каких бы то ни было резонов) против собственных интересов, а это неразумно.
Человеческие действия определяются не только желаниями, но и убеждениями. Если, например, человек убежден, что такая-то определенная линия поведения уменьшит для него риск умереть, пострадать, лишиться свободы и т.п., или увеличит его шансы на достижение свободы, получение удовольствий и пр., то это его убеждение послужит основанием (причиной, мотивом) для того, чтобы избрать данную линию поведения. Наличие подобного убеждения может сделать рациональным такой поступок, который без этого был бы иррациональным.
Иррациональным является намеренное действие человека, достаточно информированного и разумного, чтобы понимать его предвидимые последствия, включая возможность значительного возрастания риска смерти, страдания, увечья, потери свободы или наслаждения (что подразумевает и подавление тех рациональных желаний, которые он трезво рассматривает в качестве наиболее важных для себя), и при этом не имеющего адекватных оснований для совершения этого действия. Отнюдь не обязательно, чтобы сам человек был убежден, что его действие в самом деле может привести к такого рода последствиям; речь идет о том, что подавляющее число людей имеющих такие же знания и интеллект, были бы уверены, что такое действие ведет к такого рода последствиям.
Многие считают, что все желания и убеждения, определяющие поступки человека, могут быть истолкованы в духе эгоизма, то есть подлинным основанием для выбора определенного образа действий служит убеждение данного субъекта в том, что такие действия соответствуют его личному интересу. Однако я не думаю что интерпретация всего сказанного выше через понятие эгоизма может здесь что-то добавить или прояснить. Наоборот, это весьма смутное понятие можно было бы объяснить, соотнеся его с выделенным мною классом иррациональных желаний и оснований действия.
Как я уже говорил, иррациональные желания - это те, которые противоречат собственному интересу личности, а основанием поступка является убеждение в том, что данный способ действия соответствует этому интересу. Но все это правильно лишь в том случае, если человек берется изолированно, как единственный житель необитаемого острова. Рациональность часто отождествляют с эгоизмом. Это ошибка, но за нею стоит тот реальный факт, что действительность в собственных интересах - значит действовать рационально. Следует, однако, учесть, что здесь имеется в виду не вообще рациональность, а рациональная допустимость "эгоистических поступков", поэтому из указанного факта вовсе не следует, будто разум всегда запрещает действовать вразрез со своим интересом. Подобные действия рационально запрещены лишь в том случае, когда для них нет иных оснований, кроме собственного интереса действующей личности. Для изолированного индивида было бы иррационально жертвовать своим интересом.
Обычно, однако, личность не пребывает в изоляции, она находится в окружении других людей. В связи с этим у индивида, помимо эгоистического интереса, формируются и другие мотивы деятельности. Отказ от удовольствий, готовность принять страдания и т.д. теперь уже нельзя считать иррациональными побуждениями, если человек убежден, что тем самым он спасает кому-то жизнь, или облегчает боль, или помогает обрести свободу и пр.
Следовательно, можно назвать рациональным поведение человека, когда он отказывается от удовольствий и идет на муки не только ради собственной выгоды, но и ради пользы для другого. Конечно, столь же рационально было бы и не лишать себя удовольствий и не страдать ради другого. Речь идет лишь о том, что рациональные мотивы поведения не ограничены эгоистическим интересом. Разум не запрещает действовать вопреки собственному интересу на благо других, такое поведение рационально допустимо.
Когда человек убежден, что его действие принесет пользу другому, то это убеждение является одним из рациональных оснований поступка. Столь же рационален мотив, основанный на убеждении, что данный поступок выгоден самому себе. Некоторые родители жертвуют своими интересами ради детей, другие - нет. Ни тот, ни другой выбор не свидетельствует против их рациональности. Часто бывает так, что выбор людей из взаимоисключающих альтернатив рационально допустим, то есть нет рациональной необходимости остановиться на одной из них. Нельзя утверждать, будто разум требует заботиться о благе других. Конечно, такая забота рационально допустима, но это уже - менее сильное и, думаю, бесспорное утверждение.
Таким образом, мотивом для того или иного поступка не обязательно является убеждение в том, что данный поступок выгоден самому субъекту; этот мотив точно также может базироваться и на убеждении в полезности поступка для кого-то другого. Рациональность не следует отождествлять с эгоизмом. Мотив (или разумное основание) это то, что может сделать рациональным поступок, направляемым даже иррациональным желанием. Мотивом поступка является убеждение в том, что его результаты выгодны для самого действующего лица или для когото другого. Я полагаю, что подобные убеждения суть основные мотивы человеческого поведения, а все прочие мотивы так или иначе связаны с этими основными. Все мотивы, при таком их понимании, включают в себя знание о настоящем и будущем; знание о прошлом не может быть отнесено к числу основных мотивов. Это значит, что, например, ваши действия с целью отомстить, то есть нанести вред другому, поскольку ранее он навредил вам, суть действия безосновательные, рационально не мотивированные. Точно так же, если ктото сознательно, преднамеренно нарушил закон, то этот факт сам по себе еще не дает оснований для его наказания. И если кто-то оказал вам услугу, то это не является достаточным рациональным основанием для вашей благодарности. Дело в том, что если наказание и выражение благодарности суть иррациональные акты, то даже то обстоятельство, что субъект "заслужил" наказание или благодарность, не делает эти акты рациональными. Я понимаю, что это звучит несколько парадоксально, но надеюсь, что такое ощущение исчезнет в ходе последующих размышлений на эту тему.
О мщении и наказании речь пойдет ниже, пока же я постараюсь показать, почему благодарность не может быть основана на знании о прошлом (например, на ранее оказанных услугах) так, что это знание послужило мотивом для выражения благодарности. Предположим, что выбранный вами способ проявления благодарности сопряжен со значительным ущербом для вас. Если прошлые услуги дают основание для вашей благодарности, то было бы вполне разумным понести этот ущерб, даже если бы никто - ни вы сами, ни тот , кого вы благодарите - не получил ни прямой, ни косвенной выгоды от вашей акции. Но если человек, оказавший вам услугу, не получает никакой пользы от вашего действия, то оно и не может быть признано выражением благодарности. Следовательно, основанием для выражения благодарности является не сам факт оказания услуги, а ваше стремление принести пользу своему благодетелю. Но это основание не сводится просто к знанию о прошлом, оно ориентировано на будущее. Тем, что вам оказана услуга, можно объяснить ваше чувство благодарности. Знание о благодеянии не может сделать выражение благодарности рациональным поступком, но оно может побудить вас к такому рациональному поступку, который без этого знания не был бы совершен.
Еще одним следствием моего понимания мотивов (или оснований) действия является то, что знание о согласии некоторого поступка с законом или обычаем само по себе не может служить основанием для этого поступка. Конечно, человек обычно не нуждается в каких-либо основаниях для того, чтобы действовать в соответствии с законом или обычаем, но если такая нужда все же есть, то сам факт указанного соответствия не дает искомых оснований. Если, однако, человек полагает, что данный закон "хороший", то это может послужить для него основанием действовать в согласии с законом (поскольку действия вопреки закону подрывают его фундамент и тем самым повышают вероятность того, что приносимая этим законом польза будет утрачена). Точно также индивид может следовать моральному правилу даже в том случае, когда польза от этих действий для кого бы то ни было сомнительна, ибо он знает, что невозможно предвидеть все последствия нарушения им данного правила (в том числе и то, как скажется это нарушение на нем самом). Следовательно, если индивид знает, что некоторая моральная норма, принятая обществом, требует такого-то определенного поведения, то это является для него основанием, чтобы действовать в соответствии в этим требованием. Это значит, что поступок, согласный с нормами морали, может быть рациональным даже в том случае, когда его совершение наносит некоторый ущерб самому субъекту и не приносит пользы никому другому. Достаточным основанием данного поступка служит то, что он отвечает принятым нормам морали.
Даже не зная, "хорош" ли некоторый закон или обычай, человек может иметь основание следовать ему. Например, он предполагает, что люди, возможно, будут ограничены, если он пойдет против общепринятого закона или обычая. Часто случается также, что сам субъект ощущает дискомфорт от подобных действий, если до этого он всегда соблюдал существующие нормы. Стремление избежать этого тягостного ощущения, связанного с нарушением норм, есть достаточное основание для того, чтобы смириться с ущербом, проистекающим от их соблюдения. Я допускаю, что имеется и много других, дополнительных оснований для законопослушного поведения; я отрицаю лишь то, будто само наличие правила или обычая может послужить основанием для какого-либо действия.
Суть моих утверждений в том, что во всех случаях, когда прошлое само по себе кажется основанием для некоторого поступка, в действительности наличествует знание о будущем. Поскольку основания должны быть прямо связаны с рациональным действием, они всегда должны включать в себя знания о настоящем или будущем. Ничто другое не может сделать рациональный поступок рациональным. Далее, только некоторые из этих знаний могут выступать в качестве оснований действия. Сюда относится, во-первых, знание о том, что предполагаемые действия уменьшат для кого-то (для самого субъекта или для другого человека) риск смерти, страдания, лишения свободы и пр.; во-вторых, знание о том, что эти действия повысят чьи-то шансы обретения свободы, развитие своих способностей и пр. Все иные основания действий являются таковыми лишь потому, что включают в себя эти базовые основания. Если кто-нибудь докажет, что имеются еще какие-то основания поступков, не имеющие отношения к базовым, я готов признать свою неправоту.
К классу рациональных желаний я отношу, как уже говорилось, те желания, которые побуждают человека действовать против собственных интересов. Кто-то может заявить, что желать вреда любому, не только себе, и по любым основаниям - иррационально. Однако нельзя назвать иррациональным желание некоего субъекта убить другого человека, или причинить ему боль, ограничить свободу и пр., если этот субъект рассчитывает извлечь из своих деяний какую-то выгоду для себя или даже получить удовольствие. Не надо считать садиста, наслаждающегося страданиями других, иррациональной личностью.
Но попытаемся ответить на такой вопрос: является ли иррациональным поступок, продиктованный желанием причинить вред другим, если этот поступок не имеет каких-либо оснований, просто субъект испытывает тайное желание? Или иначе: является ли желание причинить вред другим иррациональным желанием? Напрашивается как будто положительный ответ, ведь говорим же мы о бессмысленном убийстве. Люди, убивающие только потому, что желают этого, кажутся нам иррациональными. Студент, который стрелял с башни Техасского университета, убивая всех подряд, конечно, действовал иррационально. А поскольку он, по-видимому, делал это немотивированно, напрашивается вывод, что любой человек, движимый желанием убивать других "просто так", без оснований, может быть назван иррациональной личностью. Однако, еще неясно, следует ли считать действия этого студента иррациональными из-за того только, что они направлены желанием нанести вред другим людям. Ведь он достаточно разумен для того, чтобы знать, что его поступок причинит вред ему самому. Иррациональным этого человека можно считать, именно потому, что он, действуя немотивированно, в то же время знал (и должен был знать), что его действия представляют значительную угрозу для него самого.
Но тогда выходит, что немотивированные действия убийцы, если только он не подозревает о грозящей ему самому опасности, не являются иррациональными, они суть "рационально допустимые" действия. С этим трудно согласиться. Думаю, все те, чьи поступки диктуются исключительно желанием нанести вред другим, могут быть уже в силу этого причислены к иррациональным личностям. Тот факт, что эти люди обычно знают, что своими действиями они создают дополнительную опасность для себя, для своих интересов, служит дополнительным свидетельством их иррациональности. Таким образом, иррациональным без всяких сомнений следует считать поступок, направляемый желанием субъекта причинить вред другим людям, если данный субъект не имеет при этом никаких разумных оснований для совершения этого поступка и если он понимает (или должен понимать), что своим поступком он рискует нанести существенный ущерб самому себе.
Когда человек, желающий навредить другому, заботится о собственной безопасности, то его поступок (например, мщение) кажется совершенно рациональным, даже если для него нет разумных оснований. Но если желание отомстить столь сильно, что оно подталкивает к действиям, чреватым самыми серьезными негативными последствиями для мстителя, то подобные действия, несомненно, иррациональны. Таким образом, месть, приносящая вред самому деятелю, иррациональна, а месть без вредных последствий для него рационально допустима. Сделать что-то плохое человеку, вызвавшему ваш гнев, иррационально, но не потому, что отсутствуют разумные основания для этого, а потому, что вы знаете о нежелательных для вас следствиях, могущих произойти из вашего поступка.
Конечно, желание вредить себе принципиально отличается от желания вредить другим. В человеке вполне могут сочетаться рациональность и полное равнодушие к другим людям (хотя, возможно, такая личность страдает психическим расстройством). "Просто так" отрубить руку себе, конечно, иррационально, но отрубить руку другому для этого не нужно непременно быть иррациональным. Такой поступок чудовищен, но не иррационален, если субъект уверен, что этот поступок сойдет ему безнаказанно. Организаторы нацистских лагерей были моральными чудовищами, но не иррациональными личностями. Мне понятно, почему в бессмысленной жестокости часто видят проявление иррационального начала в человеке. Я не очень возражаю против такой оценки. Следуя, однако, своему принципу - в сомнительных случаях квалифицировать явление как рациональное, я более склонен считать причинение вреда другому (при условии собственной безопасности) рационально допустимым поступком.
Ситуации, когда психически здоровые люди желают "просто так" нанести вред другим, не так уж часты. Но у людей много всяких иных желаний (например, желание ощутить свое превосходство над другими, не чувствовать себя ниже его), которые побуждают вредить друг другу, н имея для этого каких бы то ни было разумных оснований. Так, зависть проявляется в желании вполне бескорыстно насолить другому. Стремление повысить свой общественный статус - одно из самых распространенных желаний, побуждающих вредить другим с единственной целью удовлетворить это желание. Если, действуя подобным образом, субъект предпринимает определенные меры, чтобы предотвратить угрозу для собственных интересов, мы обычно не считаем его поступки иррациональными. Если же его стремление к более высокому общественному положению столь безоглядно, что в результате страдает он сам, то его действия, безусловно, иррациональны.
Может показаться, что изложенная здесь трактовка иррациональных желаний подкрепляет позиции тех, кто тесно связывает рациональность с эгоизмом (или даже отождествляет их). Однако это не совсем так. Верно, конечно, что жертвовать собою во благо других - рационально, а во вред другим - иррационально. Но здесь надо различать мотивацию садиста и бескорыстного злодея. Что касается садиста, то для него жертвование некоторыми своими интересами ради вреда другому может быть вполне рациональным, поскольку он получает от этого удовольствие, причем это удовольствие может перевешивать ущерб, который он терпит. Но если человек не получает никакого удовольствия от нанесения вреда другому, то его жертвование собою ради этого иррационально.
Причинение вреда другому само по себе не является признаком рационального поступка, тогда как оказание помощи другому уже само по себе может служить таким признаком. Если я отказываюсь от некоторых удовольствий с тем, чтобы эти удовольствия испытали другие, то именно целевое назначение этого поступка делает его рациональным. Кроме того, хотя нанесение вреда другому само по себе может и не быть иррациональным, поступать так все же иррационально в том случае, если субъект при этом причиняет ущерб себе и не получает никакого удовольствия или выгоды. Рационально допустимо, однако, причинять ущерб другому "просто так", без всяких оснований, если при этом субъект не вредит себе. Теперь мы подходим к концепции рационального поведения, в которой большое место занимает понятие эгоизма. Не нужно никаких разумных оснований для того, чтоб действовать в соответствии с любым своим желанием, - за исключением такого желания, которое противостоит своему же эгоистическому интересу (то есть желания умереть, испытать боль и т.д.), - однако отсюда не следует, будто рациональность проявляется через эгоизм, ибо вовсе не иррационально помогать другим, даже если сам при этом терпишь ущерб.
Свое понимание рациональности и иррациональности я резюмировал в выражениях "собственный интерес", "против собственного интереса", "вредить другим", "помогать другим", но важно помнить, что эти выражения не являются для моей концепции главными, ключевыми. Центральное место занимают здесь другие понятия, обозначающие такие реалии, как смерть, страдание (во всех его проявлениях), ограничение в правах, утрата свободы и пр., то есть все то, что объемлется понятием "вред". Любая из этих реалий противоречит личному (эгоистическому) интересу субъекта; подвергая других таким же испытаниям, он также наносит им вред. Эгоистический интерес человека состоит в том, чтобы избегать таких вещей и иметь больше свободы, удовольствий, возможностей для собственного развития и т.д. Помогать другим или быть им полезным - значит оберегать их от страданий, увечий, смерти, от потери свободы и удовольствий, или способствовать развитию их способностей, возрастанию степени их свободы, получению ими удовольствий.
То, что рациональность определяется здесь в конечном счете через перечисление некоторых реалий, а не посредством общей формулы, для многих послужит достаточным основанием, чтобы отвергнуть мою концепцию. Предпочтение формулы перед перечнем восходит, по крайней мере, еще к Платону. Подобно большинству других традиционных приоритетов, указанное предпочтение не имеет аргументов в свою пользу. Аргументы же против перечня реалий сводятся, главным образом к эпитетам типа "случайный", "произвольный". При этом предполагается, что общая формула, в отличие от перечня, не является произвольной. Думаю, что мой перечень "произволен" единственно в том, что взят мною именно как перечень, а не как формула. Если рациональность действительно есть одно их фундаментальных понятий философии науки, то его следует определять через перечисление обозначаемых реалий, ибо базовые дефиниции вообще должны быть скорее остенсивными, нежели вербально-понятийными. Удивительно, что этот важный момент постоянно упускается из виду.
Я исхожу из того, что разум не требует от индивида заботиться о благе других, особенно если это противоречит его собственным интересам. Важно, однако, учитывать, что в случае конфликта интересов рационально допустимым является в равной мере как следование собственному интересу, так и принесение его в жертву ради других. Рациональность не есть руководство к действию, как это полагают те, кто отождествляет ее либо с эгоизмом, либо с моральностью. Рациональность не может служить опорой морали, но она и не враг морали.
Я старался трактовать рациональность таким образом, чтобы в логическом согласии с нею находились производные от нее понятия - иррациональное, рационально запрещенное. Я понимаю, что некоторые вещи, квалифицированные мною как рационально допустимые, многие предпочли бы назвать иррациональными. Я не отрицаю, что имеются сильные доводы в пользу того, чтобы считать иррациональными явлениями садизм, мазохизм и желание причинить вред другим. (Впрочем, я уже указывал, что необходимо различать иррациональность и психическое расстройство, но, по-видимому, этот довод недостаточно убедителен). И я не стал бы возражать против подведения под категорию рациональности и других вещей, если в пользу этого будут выставлены соответствующие аргументы. Назвать нечто рациональным или рационально допустимым не значит одобрить все это, в этих словах имеется только один модальный оттенок "отсутствие осуждения". Одобрительный смысл несет в себе лишь выражение "рационально необходимый". Что касается слова "иррациональный", то оно имеет явно выраженный нормативный смысл: называя явление иррациональным, мы осуждаем его. Многие желают провести четкую разграничительную линию между фактами и ценностями, дескриптивным и прескриптивным. Однако все вышеизложенное свидетельствует о том, что применительно к разумному существу такое четкое разграничение невозможно, ибо рациональность не принадлежит целиком ни к одной из альтернатив.
|
Dungeons Of Darkness http://rellif.narod.ru e-mail: filler@gorodok.net |